Автор: Александр Фомичёв
Место: Ленинград
Время: 1953–1958 годы
Я хочу рассказать вам про Ярослава Сергеевича Грингера, инструктора Малой Октябрьской железной дороги.
Печально, что его уже нет. Досадно, что вы его не застали. Наверное, он и рассказчик был неплохой. Ведь я до сих пор помню его рассказы об учебных фильмах про всякие ЧП. Я его видел последний раз на сорокалетии дороги (1988 год – прим. ред.). Меня он не вспомнил, а я его не забуду хотя бы за главный урок в жизни.
На сайте правильно рассказано, как устраивал он учебные дни. Но, кроме тех, учебных, он и в обычные дни во время 54-минутных перерывов между поездами собирал всех, кто был на станции и распределял роли. Ты будешь ДСП, ты – стрелочник, а ты и ты – вагоны. И устраивал манёвры. С гудками, флажками, переводом стрелок, перегоном «составов» с одного пути на другой, с постановкой «вагонов» в тупики. А когда и у него иссякала энергия (тоже ведь человек) он, для выхода нашей, разрешал нам катать, стоявшие напротив поста № 2 (см. схему) грузовые платформы. И вот как-то на мой призыв покатать платформу не откликнулся никто. Тогда я пошёл и откатил её до входной стрелки на треугольник. Один. Откатил и, довольный своим подвигом, решил поставить на место. Но тут выяснилось, что откатил-то я в одиночку потому, что там уклон был, который превратился в подъём, когда надо катить обратно. Никак. Я к ребятам за помощью. А там Ярослав Сергеевич делает удивлённый вид:
– А ты что, один откатил?
– Один.
– Ну, так и ставь на место один.
Я опять к платформе. Упираюсь изо всех сил. Ни с места. А Ярослав Сергеевич и стрелочники стоят на крыльце, наблюдают. Послышался гудок прибывающего поезда. Я сильнее – никак. Вот уже поезд пересёк Торфяную дорогу и показался из-за поворота. Я в будку, хватаю красную фуражку и ключ от семафора.
– Куда?
– Так поезд же! Семафор надо открыть!
– У тебя же маршрут не готов. Надо поставить платформу на место.
Я бросаю красную фуражку и опять к платформе. А паровоз уже подаёт короткие гудки. Уже слышно, что машинист сбросил регулятор. Уже и машинист, и инструктор высунулись в окошко по пояс. Я упираюсь – никак. А Ярослав Сергеевич с пацанами стоят на крылечке. Наблюдают. Тут мне со всей очевидностью представился тот позор, что рухнет на мою голову, если поезд остановится перед семафором. И сила этого впечатления была такова, что проклятая платформа тронулась. Понемногу, понемногу, быстрее, быстрее. Бум! Лязгнули буфера. Я на гнущихся ногах – к будке. «А прицепить?!» А уже слышно шипение тормозного крана. Как цеплял – не помню. Трясущимися руками вставил ключ и открыл семафор. И бегом, на подкашивающихся ногах, встречать поезд. А там все обступили: «А чегой-то у вас? А чегой-то?» А я только махнул рукой и, наклонив голову, чтоб не расплакаться, бегом обратно.
Кажется, это было моё последнее дежурство у Ярослава Сергеевича. Жгучая была обида. И только потом я понял, что все вместе взятые учительские нотации, пионерские сборы и комсомольские собрания не дали мне и десятой доли в понимании того, что такое ответственность за свои поступки.
Тогда же, на сорокалетии пришёл я на стрелочный пост на Озёрной и увидел, как тетенька-инструктор помогла стрелочнику перевести стрелку, а потом взяла его руку с флажком и стала ею делать отмашку машинисту. Мне стало жаль мальчишку, потому что ему уже не встретить своего Ярослава Сергеевича. Не встретить потому, что дорога стала не только короче – она стала другой. Больше я туда не ходил.
Потом я расскажу вам, как я стал первым машинистом на ТУ2-167.
